Материал опубликован в рамках конкурса Tech Today Awards
Физик, популяризатор науки и сотрудник образовательной платформы Prometheus Антон Сененко рассказал о том, почему перспективные украинские изобретения – это не миф, как нанотехнологии могут спасти мир от рака и зачем нам смешанное обучение.
Об организации мира и лекарстве от рака
С началом развития микропроцессорной техники и нанотехнологий возник вопрос о том, как учёным контролировать то, что они создают. Лучшие умы изобрели сканирующий туннельный микроскоп, который серьёзно помог развитию нанотехнологий и стал очень важным инструментом в экспериментальной физике. Допустим, химики обнаружили новое вещество, они не знают, как оно «выглядит», могут только предполагать на доске, исходя из формул. А теперь мы можем просканировать этот материал, проанализировать его физические свойства.
Нанотехнологиями в нашем институте занимались еще с 70-х годов, но никто не знал, что занимается нанотехнологиями, потому что это называлось физикой низкоразмерных систем. Сейчас вот такой сканирующий туннельный микроскоп стоит 200 тыс. евро, а мой шеф Александр Марченко в свое время вручную собрал его вместе со своим коллегой Всеволодом Черепановым.
Нанотехнологии – это очень интересно, потому что свойства материалов микро-, нано- и макроразмеров очень разнятся. Например, золото химически инертно, но нанозолото вступает в химические реакции. Какова практическая польза нашей работы? Мы в частности работаем с фуллеренами. Это такие «мячики» из атомов углерода , внутрь которых можно инкорпорировать, например, лекарство от рака. Препараты для борьбы с раком уже существуют – например, доксорубицин и его производные – но проблема этого агента в том, что, пока он движется к опухоли по организму, то уничтожает все на своем пути. Фуллерены позволяют доставлять лекарство адресно, прямо к опухоли. Было замечено, что если их вколоть в кровь мышам, они нигде не «прилипают», кроме как к раковой опухоли. У учёных возникла мысль инкорпорировать туда противораковый агент, и на мышах это показало 80% эффективность. После мышей медикам надо провести клинические исследования на свиньях и обезьянах, но в Украине обычно на такое нет денег.
Об университетах и Прометеусе
В большинстве наших университетов науке приходится очень трудно, а во многих сохранились только отдельные группы ученых. Так происходит потому, что когда у тебя четыре пары в день, ты не способен нормально заниматься наукой. У моей французской коллеги – всего несколько пар в неделю, и часто пара заключалась в том, что она приходила ко мне и говорила: «Антон, s’il vous plait, поработайте со студентами в лаборатории». Это называется исследовательским институтом. Ученые нацелены на то, чтобы сразу приобщать студентов к науке. У нас физикам с каждым годом начитывают все больше философии, политологии и гуманитаристики, а тем временем физики становится все меньше.
Знаю историю о том, как в одном университете информатику преподавал дед, который рисовал на доске экран монитора и все значки, рисовал курсор, а потом стирал курсор и говорил: а теперь стрелочка будет здесь. И до сих пор смотришь на некоторых преподавателей и понимаешь, что они просто прожигают бюджетные деньги и амортизируют собственную безработицу.
У меня тоже в школе и в университете с информатикой не ладилось. На Прометеусе же я с нуля научился программировать на языке Python. Так и началась история нашего сотрудничества.
Онлайн-образование – это средство, которое позволяет человеку учить то, что ему действительно нужно и хочется учить, и делать это тогда, когда ему удобно. Оно показало свою эффективность, ведь миллионы людей прошли онлайн-курсы и тысячи из них нашли работу по тем же направлениям.
В этом году Прометеус запустил смешанное обучение в четырех украинских университетах, на очереди еще 20, всего нас слушают в 50 странах. Опыт Массачуссетского технологического института показывает, что успеваемость студентов благодаря смешанному обучению вырастает на 35%. Потому что на лекциях они не пишут конспекты, а уточняют то, что не поняли. Базовое правило такое: если лектора можно заменить видеозаписью – это стоит сделать. Мы не хотим, чтобы нагрузка на преподавателей падала, просто они должны больше работать над практическими навыками студентов. Но, конечно, к каждой дисциплине должен быть индивидуальный подход.
Плюс отставания в том, что мы имеем возможность не совершать тех ошибок, которые другие совершили до нас. Хотя в сфере образования мы отстаем от всего мира не так уж сильно. Если онлайн-образование стартовало в мире в конце 2012 года, то у нас – в конце 2014-го. И мы одна из первых стран в мире, которая запускает смешанное обучение в университетах. Мы одними из первых запустили государственный курс по системе закупок Prozorro, таким образом не потратив ни единой копейки бюджетных средств. Благодаря онлайн-курсам мы за раз научим всех чиновников работать с этой системой.
Об украинских разработках и инвестициях
Мне пришлось немного заниматься продвижением Кровоспаса, противоожоговых повязок и биосовместимых имплантантов – это три медицинские разработки, которые очень пригодились бы нашей армии. Совместными усилиями удалось организовать брифинг в Антикризисном медиацентре, противоожоговыми повязками заинтересовался Петр Порошенко. Для того, чтобы довести эту разработку до ума, на тот момент нужен был миллион гривен. В то время волонтеры завозили аналогичную иностранную продукцию по 50 тыс. евро за партию, тот же миллион гривен. Государство не вложило ничего, и эта разработка до сих пор в подвешенном состоянии. Доклинические исследования Кровоспаса изобретатели проводили за свой счет вместе с учеными из Института физиологии Богомольца, и, может быть, в скором времени Кровоспас появится в аптеках.
Люди, которые привыкли возить из Турции джинсы за $5 и перепродавать их здесь за $100, категорически не способны инвестировать во что-то долгоиграющее. Наши инвесторы дают заднюю, как только слышат, что изобретение окупится больше, чем через 3 года. Нам говорят: вот айтишники молодцы, берите пример с IT. Во-первых, IT-компании изначально частные и наши программисты работают на аутсорс, очень часто пишут часть кода под конкретные задачи, и не видят картины в целом. Потом Илон Маск запускает ракеты, и, может, часть кода для них писалась в Украине. Но толку? Наши программисты получают свои $2500, а Маск зарабатывает миллиарды. Когда речь заходит о серьезных IT-разработках, которые выливаются в железо, они сталкиваются с теми же проблемами, что и мы. В итоге компания регистрируется в Англии, Франции или Швейцарии, а производство создается в Китае.
Об экономии бюджетных средств
Мы бы хотели работать пять дней в неделю. А то и шесть-семь. Наука – это хобби, ты ею занимаешься ради удовольствия. Из-за того, что у нас бюджетные ограничения, нас перевели на четырехдневку, пятый день мы не работаем. Не хватает денег на коммунальные услуги, в частности мы давно забыли про отопление.
Очень трудно с реактивами и оборудованием. Например, мне для моих экспериментов с фуллеренами нужны золотые подложки. Они, по сути, выполняют ту же функцию, что и предметное стекло у биологов в оптической микроскопии. Французские экспериментаторы используют целую золотую подложку за раз. Пять таких подложек стоят 300 евро. Для украинских ученых это солидные деньги. Поэтому мы делим каждую подложку на девять частей, получаем такие же результаты, и учим французов экономии.
О грантах
У украинских ученых есть две базовые экономические проблемы. Первая – это тарифная сетка, к которой мы все привязаны, и из-за которой нам очень трудно платить рыночные зарплаты нашим сотрудникам, даже если деньги есть. Нас боятся отвязывать от тарифной сетки, потому что следующими на очереди станут учителя и медики.
Вторая проблема – это проблема с грантами. Западная система отчётности по грантам – гибче и эффективней, и во многих случаях есть возможность изменить или откорректировать направление исследования, если понимаешь, что зашёл в тупик. Наша система отчётности такого не предусматривает. Таким образом, если ученые хотят заниматься вдобавок чем-то другим, им приходится делать это в свое свободное время на волонтерских основаниях.
Вот я сижу в Париже и у меня есть грант. Мне взбрело в голову, что нужен растворитель. Я говорю об этом менеджеру (у меня там он есть!). Он берет мои деньги, сам находит фирму и выбирает растворитель, который через два дня уже у меня на столе. У нас я все это делаю сам, потому что у нас не учтены зарплаты для таких менеджеров.
У нас все гранты заходят в государственный бюджет, в итоге часто средства поступают на счет моего института в конце года, когда мне за них уже нужно начинать отчитываться, то есть весь год я работаю за свой счет. Европейские аудиторы, которые проводили анализ нашей научной системы, были поражены таким положением вещей. И самое неприятное, что бюджетные деньги сгорают в конце календарного года, и мы не можем их накапливать, чтобы купить, например, микроскоп. На Западе эти деньги можно накапливать в течение, например, трех лет.
Когда-то мы всем миром собирали Оксане Пивень из Института молекулярной биологии и генетики деньги на доставку мышей, которых ей подарили немцы. Мыши – это очень дорого, они должны быть специальной породы, сертифицироваными и вырощенными на специальных кормах. У Оксаны были гранты, но поскольку в описании, на что она их потратит, не было строки «на доставку мышей», а доставка стоила 1000 евро, она не могла забрать этих мышей. В итоге она написала пост в Фейсбуке, мы собрали порядка 30 тыс. грн и мыши приехали в Украину. С каждого гранта мы отдаем огромные налоги: сначала таможенные сборы с оборудования, потом в пенсионный фонд, фонд зарплаты и соцстрах. Мы как бы неприбыльная организация, но налоги, которыми нас почему-то облагают, порой поражают наше воображение. Что уж тут говорить, в глазах европейских и американских ученых это выглядит, как цирк. Недавно приняли закон, что религиозные организации не облагаются налогами. «А не превратить ли Академию наук в научно-религиозную организацию?» – подумалось нам.
О «Горизонте 2020»
На деньги программы Горизонт 2020 государство претендовать не может, это прописано в межгосударственном договоре. Эта программа имеет четыре направления: excellent science (передовая наука, образно говоря – преднобелевские результаты), гуманитаристика, программа Marie Curie и развитие промышленных технологий. В первой категории нам очень тяжело тягаться из-за несоответствующей материальной базы. В нашей сфере на excellent science могут претендовать разве что теоретики и отдельные группы экспериментаторов.
Проблема любого международного проекта в том, что он не покрывает базового финансирования. Гранты даются только тем институтам, в которых оплачена коммуналка, есть зарплаты и закуплено базовое оборудование. В заявке на грант прописывается идея и наличное оборудование, и эксперты анализируют, способен ли ученый реализовать идею с помощью тех ресурсов, которые у него есть. Гениальная идея не дает гарантии успеха, должна быть еще и соответствующая материальная база. Сейчас мы работаем 3-4 дня в неделю и только за счет такой экономии, мы показываем в отчетах перед западными партнерами, что у нас есть базовое финансирование, и мы можем претендовать на гранты. Если нам еще прикрутят винтики, то проще уже все закрыть и дружно выехать за границу.
О фундаментальной науке
Наша фундаментальная наука по некоторым направлениям находится на фронтире знаний человечества, но проблема в том, что государству это не нужно. Государство до сих пор не наметило курс, куда нам надо двигаться, не поставило перед нами задач, что мы «должны» изобрести. У нас сейчас задача стабилизировать гривну, экспортировать как можно больше зерна и не допустить военного вторжения. Никто о стратегии и о перспективах не думает. Максимум, на что уже стало хватать ума – впускать в Украину иностранное производство. Но свое нам зачем? Один известный блогер писал, что на заводе «Маяк» один технический специалист, все остальные сотрудники – менеджеры и маркетологи. А потом минометы взрываются. Да ладно? Серьезно?
Главная возможность для украинских ученых – выехать. Ученый – патриот не страны, а науки. Если мы ищем лекарство от рака, но в Украине на это придется потратить больше времени, то вопрос: хотим ли мы получить общечеловеческий результат уже завтра или через 20 лет, когда до украинских чиновников дойдет, что лекарство от рака нужно? Гораздо гуманнее будет выехать. Ну, у нас в принципе люди очень гуманные, Украина сейчас предпоследняя в Европе по количеству ученых на тысячу населения.
Чиновник вообще не понимает, что такое фундаментальная наука. Когда Фарадей изобрел электричество, он сам не знал, что теперь с ним делать, но, благо, ему хватило ума сказать Гладстону: когда-нибудь вы введете налог на этот вид энергии. И почему-то ни у кого не возникло идеи больше не давать Фарадею денег.
Зачастую из десяти фундаментальных исследований взлетает одно. В научной популяризации мы делаем упор на смысл и пользу изобретения для человечества. Но в основном эпохальные изобретения состоят из нескольких важных, которые сами по себе использоваться не могут. Зачем было изобретено электричество? Чтобы током бить людей? А потом Эдисон изобрел лампочку – и все стало ясно. Радиоактивность со временем вылилась в атомную энергетику и ядерное оружие, но когда у Резерфорда спрашивали, зачем она нужна, он признался, что не знает.
Однако в последнее время у нас сформировалось сообщество активных учёных, которые пытаются создать в Украине все условия для развития науки, а не выезжать. Постепенно происходит смена законодательства, в частности, недавно отменили безумное ограничение, согласно которому учёный для поездки за границу на конференцию за свои же грантовые деньги должен был получить разрешение вице-премьер-министра. Вода камень точит.
Наука – это искусство придумывать то, чего нет, и она рождается из случайностей. Ученые – как дети, они делают что-то, просто потому что им интересно, придумывая серьезные объяснения, чтобы над ними не смеялись. Ученые рассказывают о том, что Большой адронный коллайдер нужен для того, чтобы найти бозон Хиггса, чтобы понять, как была создана Вселенная, но на самом деле им просто прикольно столкнуть частицы на огромной скорости. Никто не знал, что из полупроводников родится компьютерная эра, ученым просто нравилось наблюдать, как частица в кремнии идет в одну сторону, а в другую – уже нет. Главное – не говорите об этом чиновникам!
Оригинал материала опубликован на platfor.ma
Автор: Евгения Дольская
